Фарфоровый сервиз «Колокольное семихолмие» Михаила Тренихина

В 2017 году на Императорском фарфоровом заводе был создан чайный сервиз на шесть персон «Колокольное семихолмие».  Автор росписи — Михаил М. Тренихин.

Автором идеи сервиза является писатель Дмитрий Володихин. Собственно, именно после прочтения его книги «Московский миф» появилась графическая серия «Колокольное семихолмие». Проект был разработан в сентябре 2014 года, но воплощён в материале только в январе 2017-го. 

Первый сервиз предназначен в качестве приза на литературном конкурсе «Русский фронтир», который организовали писатели Дмитрий Володихин и Сергей Чекмаев. Подробнее о конкурсе можно узнать на странице блога Дмитрия Володихина.

Хочется поблагодарить дизайнера ИФЗ, руководителя группы создания декоров Веронику Ветрову за адаптацию книжной графики на фарфор. Без её чуткого понимания задачи проект бы не удался.

 В оформлении сервиза использованы зарисовки малых храмов Москвы, а также древние символы Первопрестольной, изображённые на ранних печатях и монетах. Сервиз выполнен на форме «Гербовая», созданной на Императорском фарфоровом заводе для Гербового сервиза в середине XIX века и восстановленной по музейному образцу в 1996 году. Название сервиза дано по стихотворной строке Марины Цветаевой 1916 года.

___________________________________

Решением коммерческой дирекции ИФЗ сервиз выпущен тиражом 35 экземпляров.
Приобрести сервиз можно в Галерее фарфора ИФЗ в Москве по ардресу Кутузовский проспект, д. 17.
Ежедневно с 10:00 до 22:00. +7 (499) 678-02-48; +7 (925) 755-67-47
Стоимость сервиза 25 700 рублей. Артикул 81.25190.00.1

___________________________________

Доктор исторических наук, профессор исторического ф-та МГУ, заместитель директора РИСИ 
Дмитрий Володихин 

МАЛАЯ МОСКВА 
(О СЕРИИ «КОЛОКОЛЬНОЕ СЕМИХОЛМИЕ») 


У Москвы не столь уж много архитектурных символов. А те из них, что известны не только в столице России, но и по всей стране и за ее пределами, — вовсе наперечёт. Как ни парадоксально, именно в них душа Города почти не видна. Частички этой души рассеяны меж храмами и палатами более скромного вида, незнаменитыми, не притягивающими к себе толпы туристов. 
Наиболее прославленные московские постройки — Московский кремль, Успенский собор, храмы Покрова на Рву и Христа Спасителя – это, конечно, первоклассные плоды архитектурного гения, однако в большей степени европейского, нежели отечественного. 
Да, в них много русского – той традиции, которая идет от древних построек Владимиро-Суздальской земли. Любила Москва приглашать и псковских мастеров, так что Северная Русь принесла в зодчество столицы свои навыки, свой стиль. Но при всем том огромное, чуть ли не преобладающее воздействие на московских мастеров оказали их итальянские и немецкие коллеги. Дух ренессансной и позднеготической архитектуры, ее приемы, ее эстетические находки хлынули гремящим потоком в далекую Московию. 
Есть и другие обстоятельства «отрезающие» кремлевские постройки от живого быта Москвы наших дней: колоссальные цены на билеты в комплекс кремлевских музеев и отсутствие церковной жизни с ее обрядами и богослужениями на территории Кремля. 
Таким образом, русско-европейские памятники старой Москвы, считающиеся лучшими в городе, для самих москвичей – такие же храмы-музеи, как и для туристов. К ним относятся с уважением, но безо всякой любви, как будто «через перегородку». 
Совершенно другое отношение, по-настоящему любовное, как к родным — к храмам «малой Москвы». Иными словами, к старинным посадским церквям, которые не отличаются ни ренессансными пропорциями, ни величием постройки, ни широкой знаменитостью, зато несут на себе черты русской национальной эстетики, русских архитектурных веяний и включены в живую приходскую жизнь. 
Меж ними и москвичами «музейной перегородки» нет. Более того, в последние десятилетия советской власти сложился своего рода культ духовно просвещенной интеллигенции Москвы в отношении храмов «малой Москвы». С ними связаны судьбы знаменитых деятелей литературы, искусства, науки. 
Таковы храмы св. Трифона в Напрудной слободе (XV век); Вознесения в Коломенском, Зачатия св. Анны на Ручью, Малый собор Донского монастыря (XVI век); церкви Покрова Пресвятой Богородицы в Филях, Рождества Богородицы в Путинках, Покрова Пресвятой Богородицы в Медведкове, св. Троицы в Никитниках, св. Симеона Столпника на Поварской, св. Николы в Хамовниках (XVII век); храм св. Троицы на Воробьевых горах (XIX век); Покровский собор Марфо-Мариинской обители (XX век). 
Все эти храмы абсолютно узнаваемы для столичных жителей и окружены почтительно-теплым отношением — как к старшим родственникам. Для москвичей ожерелье храмов «малой Москвы» представляет собой нечто семейное, глубоко родное. Именно это ожерелье в наибольшей степени представляет образ городской старины — как он сложился в умах коренной московской интеллигенции и молодого поколения столичного интеллектуалитета. В сущности, оно является архитектурной «визитной карточкой» Москвы для внутреннего пользования. 


Сентябрь 2014

Дмитрий Володихин

«КОПЕЙНЫЙ ЕЗДЕЦ», ПАРДУС И ПЕТУХ
Древние символы Москвы

Самый известный символ Москвы – всадник с копьем. На поздних изображениях смысл, который вкладывается в этот символ, совершенно ясен. Конник поражает копьем дракона, связь его с изображениями святого Георгия Победоносца очевидна. Как выглядит этот святой, хорошо известно всему православному миру по иконам.

Но не так было в древности.

«Копейный ездец», как, впрочем, и «мечевой ездец» сделались популярными изображениями на монетах и печатях великих князей московских лишь в середине XV века. При великом князе Юрии Дмитриевиче всадник отчетливо колол своим оружием змея, и все видели в нем Георгия Победоносца – государева небесного покровителя. Но прежде того, да и позже, никакого змея на монетах не чеканили. И подданные московских монархов могли «прочитать» (да и читали) изображение как конный «портрет» самого правителя, а не святого.

Откуда к нам на Русь пришел этот самый конник, столь тесно связанный ныне в умах миллионов людей со столицею России? Называют разные источники заимствования, притом чаще всего кивают на Византию ­– на тамошние иконы. Но, скорее всего, этот рисунок Москва обрела из других мест.

В 1204 году, после кровавого разгрома, учиненного в Константинополе крестоносцами, Византийская держава надолго распалась. Один из крупных ее осколков, занимавший обширные земли в Южном Причерноморье, стал самостоятельным государством. Там правили Комнины – ветвь императорской династии, которая прежде целое столетие управляла всей Византией из Константинополя. Теперь в качестве столицы им достался Трапезунд. Новую подвластную им страну историки чаще всего называют Трапезундской империей. Это удивительно живучее государство просуществовало до 1461 года, вело активную внешнюю политику и еще более активную торговлю. Монеты его рассыпаны по всему Причерноморью, широко ими пользовались в Крыму. Так вот, уже в XIV веке на трапезундских монетах чеканили изображение двуглавого орла и святого Евгения Трапезундского на коне, с жезлом-диканикием в руке. Удлиненный жезл заканчивался крестовиной. Изображение святого Евгения у трапезундских монархов позаимствовали византийские коллеги: в середине XIV века они изготовили монеты, где точь-в-точь так же, как святой Евгений, изображались императоры Иоанн V Палеолог и Иоанн VI Кантакузин. С Крымом Москва имела тесные деловые сношения, тамошняя греческая знать, гонимая опасным соседством с татарами, охотно переселялась на север, во владения Калитичей. Так что трапезундские монеты Москва, без сомнений, знала. А из Константинополя на Русь постоянно приезжали церковные иерархи, «книжники», живописцы; похожие деньги могли привезти и они. Как видно, трапезундская символика нашим государям понравилась: она имела отчетливо христианское значение и выглядела величественно. В итоге… московские «ездецы» очень похожи на трапезундских, только диканикий русские мастера избавили от горизонтальной перекладины и удлинили до размером копья.

Так из святого Евгения Трапезундского на Московской земле сделали то ли государя, то ли святого Георгия, то ли и то, и другое попеременно.

Но до триумфа «копейного ездеца» Москва использовала совсем другие символы, ныне, к сожалению, совершенно забытые.

Николай Сверчков. Царь Алексей Михайлович с боярами на соколиной охоте близ Москвы. 1873
Издревле подмосковные дебри считались превосходным местом для охоты. Великие князья приезжали сюда охотиться еще в ту пору, когда город представлял собой маленькую деревянную крепостицу с гостевыми хоромами для заядлых охотников из Суздаля и Владимира. Да и позднее, уже в эпоху первых Романовых, подмосковные угодья манили наших государей. Страстно любил охоту и отдавал ей немало времени царь Алексей Михайлович.

Это древнее предназначение Москвы отразилось на ее монетах. Любимой эмблемой московского рода Рюриковичей стал всадник с соколом – не с копьем или мечом, а именно с соколом — в руке. Монеты с его изображением при Василии I встречаются гораздо чаще, чем любые другие. Москвичи до такой степени любили этот символ, что с течением времени перенесли его на икону Святого Трифона, совершившего в подмосковных лесах чудо: он вернул государеву сокольнику потерявшуюся охотничью птицу. Святого стали изображать на коне и с этой птицею в руке.

Другой «охотничьей эмблемой» Москвы стал «пардус» — то ли барс, то ли гепард… то ли Бог весть какое хищное кошачье. Многие видели в этом кошачьем льва – символ Владимирской земли, которая стала владением московских князей. Но как ни приглядывайся к зверю, а львиной гривы у него не сыщешь. В древности была распространена охота с пардусом – дело еще более дорогое и аристократическое, нежели охота соколиная. На Руси ее знали. Она являлась уделом князей, признаком богатства и могущества. Поэтому, очевидно, пардус и перескочил из азартных лесных забав на монеты.

Но как объяснить необыкновенную любовь московских правителей к изображению петуха? А что это именно петух, а не голубь, лебедь или райская птица, свидетельствует роскошный хвост, который можно разглядеть на московских монетах со времен Дмитрия Донского. В самом деле, как-то трудно представить себе охоту с петухом или петуха как символ святости! И еще того меньше – как символ державного могущества…

Но если учесть, что петух является вовсе не атрибутом какого-либо святого, а одним из древнейших символов христианства, всё становится на свои места. Его изображение встречается еще в раннехристианских росписях катакомбной поры. Петух – символ воскресения из мертвых, и он же – символ раскаяния. На Руси еще с древнекиевских времен была известна евангельская притча о том, как Христос предрек апостолу Петру, что тот трижды отречется от своего учителя за одну ночь, до пения петухов; так и произошло; когда раздался крик петуха, Петр, осознав свою слабость, горько расплакался.

Можно убедиться: символы древней Москвы показывают смешение двух начал: княжеско-аристократического и христианского. С течением времени христианское возобладает.

1 июля 2014, опубликовано в журнале ФОМА

________________________________________________

Теперь приведём стихотворение Марины Цветаевой,
строчка из которого дала название серии графики и сервизу.

________________________________________________

МАРИНА ЦВЕТАЕВА

Семь холмов — как семь колоколов,
На семи колоколах — колокольни.
Всех счетом: сорок сороков, —
Колокольное семихолмие!

В колокольный я, во червонный день
Иоанна родилась Богослова.
Дом — пряник, а вокруг плетень
И церковки златоголовые.

И любила же, любила же я первый звон. —
Как монашки потекут к обедне,
Вой в печке, и жаркий сон,
И знахарку с двора соседнего.

— Провожай же меня, весь московский сброд,
Юродивый, воровской, хлыстовский!
Поп, крепче позаткни мне рот
Колокольной землей московскою!

8 июля 1916

Авторская графика Михаила Тренихина:

Книжная графика: иллюстрации и оформление >>>

Графическая серия «Грузинский дневник» >>>

Авторский фарфор Михаила Тренихина >>>

Фарфоровый сервиз «Грузинский дневник 2015» Михаила Тренихина >>>